-------
| сайт collection
|-------
| Генри Лайон Олди
| Одиссей, сын Лаэрта. Человек Номоса
-------

Муж, преисполненный козней различных и мудрых советов.
(Илиада. III, 202)

Когда я вернусь – ты не смейся! -
когда я вернусь…
А. Галич

Не сравнивайте жизнь со смертью, песнь с плачем, вдох с выдохом и человека с божеством – иначе быть вам тогда подобным Эдипу Фиванскому, слепому в своей зрячести, отцеубийце и любовнику родной матери, добровольно ушедшему в царство мертвых близ рощи Эвменид, преследующих грешников, ибо непосилен оказался Эдипу груз бытия.
Не сравнивайте жизнь с жизнью, песнь с песней, вдох со вдохом и человека с человеком – иначе быть вам тогда подобным Тиресию-прорицателю, зрячему в своей слепоте, провидцу света будущего, обреченному на блуждание во мраке настоящего, чья смерть пришла в изгнании и бегстве, близ Тильфусского источника, ибо пережил Тиресий время свое.
Не сравнивайте жизнь с плачем, песнь с божеством, смерть с выдохом и вдох с человеком – иначе быть вам тогда подобным солнечному титану Гелиосу-всевидцу, кому ведомо все под меднокованным куполом небес, но чей путь от восхода к закату, день за днем и год за годом, неизбежней и неизменней грустного жребия хитреца-богообманщика Сизифа: от подножия к вершине, а после от вершины к подножию, и так во веки веков.
Не сравнивайте плач со вдохом, жизнь с песней, выдох с человеком и божество со смертью – иначе быть вам тогда подобным дикому циклопу Полифему-одноглазу, пожирателю плоти, но кол уже заострен, дымится древесина, обжигаясь на огне, и стоит на пороге вечная слепота, когда поздно будет ощупывать руками многочисленных баранов своих.
Не сравнивайте ничего с ничем – и быть вам тогда подобным самому себе, ибо вас тоже ни с чем не сравнят.
А иначе были вы – все равно что не были…

Факел, ночь, последнее объятье,
За порогом дикий вопль судьбы…

А. Ахматова

Я вернусь.
Слышите?..
Они не верят. Никто. Деревья за перилами – каждым листом, каждой каплей ночной росы на этом листе. Птицы на ветвях – каждым озябшим перышком. Небо над птицами – наимельчайшей искоркой во тьме. Не верят. Небо, звезды, птицы, деревья. Море бьется о скалы – не верит. Скалы безмолвно смеются над морем – не верят. Я не осуждаю их. Есть ли у меня право на осуждение, если я и сам-то не верю?
Я знаю.
Я вернусь.
Я, Одиссей, сын Лаэрта-Садовника и Антиклеи, лучшей из матерей.

Одиссей, внук Автолика Гермесида, по сей день щедро осыпанного хвалой и хулой, – и Аркесия-островитянина, забытого едва ли не сразу после его смерти. Одиссей, владыка Итаки, груды соленого камня на самых задворках Ионического моря. Муж заплаканной женщины, что спит сейчас в тишине за спиной; отец младенца, ворочающегося в колыбели. Герой Одиссей. Хитрец Одиссей. Я! я…
Вон их сколько, этих «я». И все хотят вернуться. Еще никуда не уехав, они уже хотят вернуться. Так может ли случиться иначе?!
Нет.
Не может.

Берег со стороны бухты взрывается раскатами хохота. Множество луженых глоток изрыгают счастье быть живым, счастье предвкушать завтрашний день, который (о, несомненно!) будет удачней сегодняшнего и уж наверняка трижды удачней вчерашнего.

Это мой шурин Эврилох. Шальной Эврилох, буян и забияка, с кем я дрался в детстве за право убить Лернейскую гидру. Гидра шипела в корзинке – пять желтоголовых ужей, пойманных в расщелине; гидра шипела, а мы катались с Эврилохом по траве, напрягая мальчишеские тела, пока мне не стало скучно.
– Я Геракл! – Он вдавил мои лопатки в жухлую зелень, вскочил и принялся плясать, размахивая самодельным дротиком. – Я Геракл! Истребитель Чудовищ!
Я лежал и смотрел в небо. Он был Геракл, а мне было скучно. Нет, иначе: мне стало скучно. Поперек детской потасовки; в середине игры. Со мной так случалось и раньше. Говорят, я родился слабоумным; говорят, я прогневал богов, но они вняли родительским мольбам и вернули мне рассудок. Рассудок, который временами превращался в холодное, безжалостное лезвие, отсекающее все лишнее.
Например, гидру – пять бессмысленных ужей.
– Я Геракл! – Эврилох наконец обратил на меня внимание, подумал и смилостивился. – А ты… ты… Хочешь, ты будешь Персеем? Сначала я убью гидру, а потом мы пойдем на берег, и ты убьешь Медузу?
– Не хочу. – Я действительно не хотел. – Персеем не хочу. Я буду гидрой. И ты меня убьешь. Ладно?
Эврилох долго молчал. А потом бросил дротик и с ревом убежал домой. И вот сейчас, спустя тринадцать лет, он горланит из ночной прохлады:
– Тысячу! Я убью тысячу врагов!.. я! убью!..
Наверное, ему просто нравится слово «тысяча». Оно окрашено в царский пурпур, это слово, оно сияет золотом. «Тысячу воинов в шлемах из бронзы поверг он, влекомый отвагой!» – аэды будут славить подвиги Эврилоха, исходя слюной вдохновения. Если убивать по врагу в день… Нет, три года – это слишком долго. Пускай убивает каждый день по три, пять, десять врагов!
Тогда я вернусь быстрее.
Двенадцать кораблей ждут рассвета. Рассвета, попутного ветра, туго натянутых парусов или, на худой конец, дружных взмахов веслами. Каждая скорлупка готова вместить полусотню вот таких неугомонных Эврилохов – всех вместе, на круг, едва ли не вдвое меньше, чем собирается убить мой друг детства. Наверное, надо мной будут смеяться, когда мы доберемся до Авлиды – места общего сбора. Наверняка будут. По слухам, только я да Аякс-Большой предводительствуем жалкой дюжиной судов. Только моя Итака и его Саламин являют миру свое ничтожество.
Пусть смеются.
А я засмеюсь вместе со всеми. Нет! – я засмеюсь громче всех, хлопая себя по ляжкам, сгибаясь в три погибели, и предложу сосчитать: если каждый мой Эврилох убьет по тысяче врагов, то хватит ли у троянцев жертв на всех остальных, смехолюбивых и медношеих героев?
Они будут считать, забыв о веселье; они будут шевелить губами и морщить лбы, загибать пальцы и многозначительно хмурить брови, а потом все забудется само собой.
Я всегда умел отвечать быстро и обидно.
Порок? достоинство? кто знает?!
Полагаю, в этот момент мелкой, дрянной победы мне станет скучно. Наверняка станет. Я дождусь, когда их глаза перестанет затягивать поволока недоумения, когда одни начнут командовать, другие – подчиняться, а третьи примутся добросовестно мешать и тем, и другим; я отойду в сторонку, присяду на корточки и буду долго смотреть на людей, собравшихся многотысячной толпой для единственной цели – самоубийства.

– Я убью тысячу врагов!.. – оглушающим беззвучием повиснет над морем голов. – Я!.. тысячу!..

Срезанные колосья – вот вы кто. Клыки дракона уже упали в борозду, пустили корни, пробились ростками, и вот вы все поднялись из-под земли чудовищным урожаем: в броне, ощетинившись жалами копий, до краев налитые соками жизни. Но серп наточен, и жнецы выстроились на краю богатой нивы. Я с вами, братья мои, я один из вас, колос меж колосьев, только вы полагаете, будто уезжаете, а я знаю, что возвращаюсь.
Я вернусь.
Мне просто очень не хочется в одиночестве качаться на ветру, на черных просторах опустелой нивы; не хочется, но если даже и так, я согласен.
Последний глоток отдает тоской. Кислой, слегка терпкой тоской – и еще уверенностью, что я неправильно провожу последнюю ночь дома. Эта уверенность мерзко скрипит, песком на зубах, рассохшейся дверью, острием стилоса по вощеной табличке; мне кажется, где-то там, в черной ночи, хитрый аэд-невидимка записывает каждый мой вдох и каждый выдох, отдающий хмельной кислятиной. Что ты пишешь, аэд? о чем? зачем?! Ты же не знаешь обо мне ровным счетом ничего! ничегошеньки!.. в твоих россказнях у меня вырастет кудлатая бородища, насквозь прошитая сединой, по лбу разбегутся борозды морщин, а левый глаз прищурится то ли лукаво, то ли просто из-за шрама на скуле! Аэд, ты будешь врать и скрипеть, скрипеть и врать, покрывая меня коростой лет и струпьями мудрости, словно нищего у рыночных ворот – чтобы у слушателей раскрывались рты от изумления, чтобы тебе в миску падали не обглоданные кости, а жирные куски свинины, чтобы тебе дали хорошенько отхлебнуть из пиршественного кратера, а потом дали отхлебнуть еще разок…
Или ты скрипишь вовсе не ради этого?
Тогда – ради чего? И ради чего скриплю я – скучный человек девятнадцати лет от роду, герой поневоле, более всего желающий, дабы его оставили в покое, и знающий, что это желание неосуществимо? Беззвучный хохот царит над миром, надо мной, над всеми моими мечтами и всей моей реальностью; когда я узнаю имя весельчака – реальность неожиданно станет мечтой. Многоопытному мужу, преисполненному козней различных и мудрых советов, не так уж страшно встречаться со смертью, с Танатом-Железносердым, единственным из богов, кому противны жертвы; многоопытному мужу вполне пристало быть убийцей или убитым, обманщиком или обманутым, но если плащ твоей юности еще не истрепан ветрами…
Ветер ерошит мне волосы.
Я вернусь.

– Радуйся, милый!.. это я…
Это тишина за спиной. Перестал ворочаться мой сын, засопел с беззвучным блаженством; дремотный всхлип жены растворился во мраке, умолкли птицы на ветвях, затаилось море внизу, раскаты хохота стекли по гальке в соленую пену прибоя; и воцарившаяся тишина ласково шепнула мне:
– Радуйся, милый!.. это я…
Я не ответил.
А что, собственно, нужно было ответить?
Прошуршали легкие, невесомые шаги. Две ладони легли мне на плечи, помедлили, взъерошили волосы на затылке, как делал это мгновеньем раньше бродяга-ветер (или тогда тоже был не он?..); мягкая, полная грудь прижалась к моей спине, не торопясь отпрянуть.
Всегда любил полногрудых.
Как папа.
– Я не ожидал, что ты придешь.
А что я должен был сказать ей? «Я не ожидал, что ты осмелишься прийти»?! «Посмеешь явиться в мой дом накануне отплытия, накануне прощания, встать между мной и моей женой, между мной и колыбелью, между прошлым и будущим, на хрупкой и почти несуществующей границе настоящего»?!
Или вместо всего этого, даже в невысказанности своей, даже в мыслях опасного куда больше, чем острие кинжала у затылочной ямки, надо было просто сказать главное – то, чего она еще не знает и чему не поверит:
«Я вернусь»?
Все-таки в любовницах, подобных ей, есть множество достоинств. Не проснется жена, не заплачет младенец, требуя своей доли внимания в самый ответственный момент; не войдет дура-служанка, и даже дождь начнется только тогда, когда вам обоим захочется послушать лепет капели у подоконника.
Один недостаток: она приходит, когда захочет, и уходит, когда захочет.
Но ведь это пустяки, не правда ли?

– Ты самый лучший, милый… самый лучший…
– Ничего подобного. – Сперва я раздумывал: потянуться за вином, рискуя обидеть, или откинуться назад, утонув затылком в мягком тепле? Ладно, вино обождет. – Диомед из Аргоса лучше меня на копьях; славный малыш Лигерон – на мечах… и вообще. Аякс-Большой выше на целый локоть; Аякс-Малый быстрее бегает. Калхант умеет прорицать, Махаон-триккиец умеет лечить, старик Нестор умеет прикидываться мудрецом; я не умею ни того, ни другого, ни третьего. Патрокл красавчик, а я не красавчик. У меня нос сломан. Мой папа умный, а я нет. Хочешь, я познакомлю тебя с папой?
Вообще-то отца сейчас на Итаке нет. Наверное, именно поэтому она – здесь. Смогла, отыскала…
– Ты дурачок…
Ну вот, теперь куда больше похоже на правду.
– Дурачок… я и сама не знаю, за что тебя люблю.
– Тоже мне загадка Сфинкса…
– А ты знаешь разгадку?
– Конечно. Я рыжий, коренастый, сумасшедший и слегка хромаю. А еще я очень хитрый.
Слово сказано. Загадка разгадана, теперь остается лишь ждать: растерзает Сфинкс безумца или нет? Ладони на моих плечах тяжелеют, наливаются – нет, не теплом, жаром! – и тишина за спиной беременна подземным гулом землетрясения.
Я действительно рыжий, коренастый и сумасшедший. Я слегка хромаю. Мы все были такие. Лемносский Кузнец, кровный родич, однажды взявший ее силой; фригийский сатир Марсий, пьяница и флейтист, собственной шкурой поплатившийся за самоуверенность; калидонец Тидей-Нечестивец, на ее глазах выпивший мозг своего врага, тем самым отказавшись от спасения; и вот теперь – я.
Ее любовники.
Сейчас она молчит. Ждет. Думает. Случайно ли я сказал то, что сказал – и что я хотел сказать на самом деле? Особенно последней фразой: «А еще я очень хитрый…»

– Я тебя люблю…
– Я тоже тебя люблю.

Вот и все. Мы оба сказали правду. Наилучшую из правд – не всю. Мы любим друг друга. Почему бы и нет? Мы оба едем на войну. Почему бы и нет?
Мы оба знаем, что вернемся обратно.
Почему бы и нет?!
Наша любовь была звездопадом. Лавиной в горах она была, буйством стихий, штормом в открытом море. Вечным восторгом; вакханалией для двоих. Все наши ночи я помню телом, душой, трепетом ресниц, дрожью пальцев; с женой у меня никогда не было так. С женой было иначе. Тихо, спокойно; обыденно. Плеском волн, нехитрым щебетом иволги, шорохом осени, когда листья опадают на усыпанную песком тропинку в саду. Сиюминутная вечность, не умеющая говорить о любви вслух. Первый выкидыш, рождение сына, пряжа, властная свекровь, варенье из кизила…
Я вернусь.
– Не сердись, милый… Я же говорила: тебя не оставят в покое. Если бы там, на Парнасе, ты послушался меня, вместо того чтобы с раненой ногой нестись сломя голову в Микены!.. потом это дурацкое посольство…
Она права.
Меня не оставили в покое.
Меня бы не оставили в покое, даже если на Парнасе, залечивая рану, я бы послушался ее и залег на дно.
Со дна подняли бы; вместе с илом и донной мутью.
//-- * * * --//
…он выхватил моего сына из колыбели. Я сидел у окна талама , раскачиваясь и тупо мыча свадебный гимн, а Паламед-эвбеец шагнул с порога прямо к колыбели, и вот: на сгибе левой руки он держит пускающего пузыри Телемаха, а в правой у него – меч. Ребенок засмеялся, потянулся к блестящей игрушке. Паламед засмеялся тоже.
– Выбирай, друг мой. Хочешь остаться? – отлично. Останешься сыноубийцей. Как твой любимый Геракл. Я спущусь вниз один и скажу всем, стеная: «Одиссей-безумец не едет на войну. Он слишком занят похоронами сына, которого зарезал до моего прихода». Мне поверят; ты сам слишком постарался, чтобы мне поверили.
Я допел свадебный гимн до конца.
– Оставь ребенка в покое, – сказал я после, вставая со скамьи. – Пойдем. Я еду на войну.
Тогда я еще не знал, что умница-Паламед приехал не один. Оба Атрида ждали во дворе, с ног до головы увешанные оружием и золотыми побрякушками; и еще Нестор – этот, как всегда на людях, кряхтел и кашлял, притворяясь согбенным старцем; и еще какие-то гости, которых я не знал.
Они беседовали с моей женой и не сразу заметили нас.
– Я спас тебе жизнь, – тихо шепнул Паламед, пропуская меня вперед. – Останься ты дома, хоть безумный, хоть нет, и жизнь твоя будет стоить дешевле оливковой косточки. День, два… может, неделя. И все. Удар молнии, неизлечимая болезнь… землетрясение, наконец. Надеюсь, Одиссей, ты понял меня.
– Я понял тебя, – без выражения ответил я.
– Теперь ты будешь меня ненавидеть?
– Нет. Я буду тебя любить. Как раньше. Я умею только любить.
– Наверное, ты действительно сумасшедший, – вздохнул Паламед.
Я не стал ему ничего говорить. Он просто не знал, что такое – любовь. Настоящая любовь.
//-- * * * --//
– Ты задумался, милый? О чем?
– О своей печени. В которую рано или поздно ткнет копьем проворный троянец. Я буду лежать на берегу Скамандра, и твоя рука невидимо для живых утрет мне смертный пот со лба. Как ты думаешь, может, мне стоило бы заранее составить песню об этом? Иначе с площадных горлохватов станется все переврать… Пылью власы его густо покрылись; скорбели герои над мужем, память о коем останется жить, пережив его бренное тело…
И тут она расплакалась.
Вскочив, я принялся неуклюже утешать ее; нет, какая все-таки я скотина! – ведь знаю, чем она рискует, явившись сюда, ко мне, в ночь перед отплытием!.. губами ловил капли, струившиеся из ослепительно-синих глаз, бормотал глупые слова оправданий, гладил русые волосы, стянутые на затылке тугим узлом; потом долго стоял молча, крепко прижав ее к себе…
Вспомнилось невпопад: с женой мы сегодня не любили друг друга. Все кругом рассказывают, как жены в последнюю ночь крепко любят своих мужей, уходящих на войну, – а у нас не сложилось. Сперва Пенелопа укладывала спать ребенка, не доверяя нянькам (или просто боясь разрыдаться по-настоящему), затем мы молчали, сидя рядом на ложе.
Все у меня не так, как у людей.
– Ну что ты, что ты, маленькая… брось, не надо…
Прав был Паламед: я действительно сумасшедший. Вот уж сказал, так сказал. Ма-аленькая… А что делать, если других слов не нашлось?

– Тысячу!.. я убью тысячу воинов!.. я…
Интересно, тот троянец, чье копье жаждет вкусить моей печени, тоже кричит сейчас об этом? а, пусть его кричит.
Он же не знает, что я вернусь.

…когда она ушла – вот только стояла у перил, глядя на зеленую звезду, и уже ее нет, лишь ветер, ночь и ропот прибоя, – я налил себе еще вина.
Осталось мало времени.
До рассвета всего ничего; до рассвета я должен научиться возвращаться.
Я, Одиссей, сын Лаэрта-Садовника и Антиклеи, лучшей из матерей. Одиссей, внук Автолика Гермесида, по сей день щедро осыпанного хвалой и хулой, – и Аркесия-островитянина, забытого едва ли не сразу после его смерти. Одиссей, владыка Итаки, груды соленого камня на самых задворках Ионического моря. Муж заплаканной женщины, что спит сейчас в тишине за спиной; отец младенца, ворочающегося в колыбели. Любовник той, чье имя лучше не поминать всуе. Герой Одиссей. Хитрец Одиссей. Я! я…
Крыса, загнанная в угол – вот кто я. Вы все – боги и герои, тучегонители громокипящие и цари пространно-властительные, надежды и чаяния; а я – крыса в углу. Обремененная норой и крысятами, страхом и бессмысленным оскалом.
Никогда не загоняйте крысу в угол.
Не надо.
Иначе Лернейская Гидра может показаться вам милой шуткой на день рождения.
Память, моя память! – сейчас ты единственное, что мне подвластно. Все остальное отняли, дав взамен свободы предназначение. Я плыву по твоему морю вспять, о моя память, я торопливо вспениваю веслами былой простор, где есть место своим Сиренам и циклопам, Сциллам и Харибдам, дарам и утратам, островам блаженства и безднам отчаяния.
Я возвращаюсь.

…Я вернусь.

Лица морщинистого черт
В уме не стерли вихри жизни.
Тебя приветствую, Лаэрт,
В твоей задумчивой отчизне.
И сладко мне, и больно мне
Сидеть с тобой на козьей шкуре.
Я верю – боги в тишине,
А не в смятенье и не в буре…

Н. Гумилев

Полдень карабкался в зенит. Подступала та самая невыносимая пора, когда жизнь стремится забиться в тень, спасаясь от палящих лучей Гелиоса, а дядя Алким говорит, что про Икара, небось, все врут; если б он и вправду скреплял свои крылья воском, то никуда бы не полетел, а даже и полетел бы – так невысоко: воск бы сразу растаял, на такой-то жарище!
Отделался бы Икар парой синяков.
Над островом струился пряно-горьковатый аромат чабреца и дикого овса. Наверное, это они, травы, так потеют. Запахами. Небо выгорало дотла, становясь белесым, и смотреть на него было больно – даже если сильно щуриться, приставляя ко лбу ладошку. Да и толку на него смотреть, на небо-то? Разве что в надежде разглядеть спасительное облачко, которое хоть ненадолго закроет лик пышущего жаром божества? Зря вы это, уважаемые, и не надейтесь – после явления над ночным небокраем Орионова Пса , звезды вредоносной, не бывать днем спасительным облакам!
Лениво щипали жухлую траву привычные ко всему козы. Пастухи-козопасы забрались в шалаши, вполглаза приглядывая оттуда за своими подопечными; даже птицы смолкли – и только громкий стрекот цикад разносился кругом. Да еще ворчал в отдалении никогда не смолкающий шум прибоя, жалуясь на вечность.

– …Не по правилам! Стены не ломают! Надо идти в ворота…

Сюжет

Возвращение его, из-за козней отпущенного из Тартара бога Крона, затягивается на десятилетия. Одиссей, как и другие герои, практически становится богом, а боги «не могут вернуться домой», по словам Гермеса . Но Одиссей после многих испытаний все же сумел вернуться.

«Я вернусь», - рефрен всей дилогии.

Персонажи

• Одиссей - главный герой дилогии, от его лица ведется повествование. Сын Лаэрта, внук Автолика, правнук Гермеса. Рыжий молодой человек, слегка хромает, причем каждый раз на разную ногу, прекрасный лучник, сумасшедший, ученик самого Эрота , возлюбленный Афины.

• Лаэрт - Лаэрт-Пират, Лаэрт-Садовник, отец Одиссея, один из аргонавтов, басилей Итаки до своего отречения в пользу Одиссея. Тайный лидер всех греческих пиратов, «Пенного Братства».

• Старик - тень умершего деда Одиссея, Автолика Гермесида, всю жизнь сопровождает внука, помогая ему советом или просто молчанием.

• Алким - советник басилея Лаэрта, потом - Одиссея. Калека - одна нога «высохла», впоследствии умер от рака. Отец Ментора, друга детства Одиссея.

• Эвриклея - рабыня, впоследствии вольноотпущенная, кормилица и няня Одиссея. По рождению - египтянка, мистисса (жрица и колдунья). Очень красива.

• Эвмей - раб-педагогос Одиссея, его верный спутник. Рябой, хромой человек, с младых ногтей был пиратом.

• Телемах (старший) - Далеко Разящий, бог Эрот, друг детства Одиссея, научивший его стрелять из лука. Являлся в облике темноволосого курчавого мальчика с игрушечным, искусно сделанным луком.

• Афина - Сова, Олива и Крепость, богиня-покровительница и возлюбленная Одиссея, мать его друга Диомеда.

• Диомед Тидид - сын Тидея и Афины, великий герой, ванакт Аргоса. Друг и соратник Одиссея. Синеглазый, стройный молодой человек.

• Паламед - шурин Одиссея. Полноватый, холеный, мягкий и приятный в общении человек. Был для Одиссея кумиром, тот считал его другом, хотя Паламед общался с Одиссеем только ради политических соображений. Забит камнями при содействии Одиссея во время Троянской войны.

• Пенелопа - жена Одиссея, дочь долинной нимфы и Икария, брата басилея Спарты Тиндарея. Рыжая, зеленоглазая девушка, которую пытались обречь на участь безбрачной жрицы.

• Телемах (младший) - сын Одиссея и Пенелопы. Лаэрт, отец Одиссея, назвал его в честь друга и учителя Одиссея - Эрота. Юноша, истово мечтающий стать таким же, как отец, но практически не способный на подвиг. На него не действует родовое проклятие - он абсолютно нормален.

• Елена Троянская - дочь Зевса и Немезиды (в мифах - Леды), земная богиня, орудие возмездия богов. Невысокая, неимоверно прекрасная женщина (несмотря на преклонный для человека возраст), с золотистыми волосами и очень белой кожей.

• Лигерон Пелид - Ахиллес . Сын Пелея и морской титаниды Фетиды. Морской оборотень-гермафродит, двух лет от роду мог принимать облик юноши или девушки брачного возраста, а также мальчика десяти лет. Неуязвим для любого оружия, безумен в битве. Только его наставник и возлюбленный, Патрокл , мог удерживать его в бою, так как его Лигерон инстинктивно обходил.

• Ангел - певец-аэд, как выясняется, бог Гермес . Прадед и друг Одиссея. (Образ практически полностью совпадает с образом Гермеса-Пустышки в книге «Герой должен быть один »).

• Геракл - великий герой Эллады. (Образ полностью совпадает с образом Геракла в книге «Герой должен быть один»).

• Иолай - бывший возничий Геракла. Амфитрион Персеид, вселившийся в тело внука. (Образ полностью совпадает с образом Иолая-Амфитриона в книге «Герой должен быть один»).

Мир романа

В романе представлена интересная концепция мироздания, объясняющая несоответствия в представлении о географии у разных древних народов. Все мироздание названно Космосом - вселенной. Космос дискретен - он состоит из взаимно изолированных Номосов, каждый из которых представляет отдельный мирок, чьи жители объективно представляют себе его строение. Например, ахейский Номос включает в себя территорию современной Греции и некоторые сопредельные территории, например, Египет. При этом, Египет же - но уже несколько «другой», параллельный, является центром другого Номоса - Черной Земли, Та-Кемет. Между разными Номосами существует некое не подчиняющееся физическим законам пространство, ахейцами называемое Океан. Люди могут перемещаться между Номосами, в принципе, не нарушая их структуры, хотя это непросто. Но в некоторых случаях при нарушении границ Номосы «срастаются», становясь единым миром с современной нам географией (см. «Теория Семёнова-Зусера »).

Некоторые сращения Номосов описаны в романе. Это - разрушение общины блаженных лотофагов Одиссеем с одной стороны, и Моше (Моисеем), с другой (объяснение сорокалетнего странствования в пустыне объясняется нелинейностью времени в Космосе). Также это открытие Номоса, впоследствии названного Италией (от слов «Итака» и «Этолия» - названия родных земель Одиссея и Диомеда соответственно) Одисеем и Диомедом.

Несовпадения с романом «Герой должен быть один»

• В романе «Герой должен быть один» глаза у Гермеса карие, во втором романе - голубые.

• В первом романе нет никаких намеков, Алкид или Ификл остался в живых под именем Геракла (по официальной версии богов - Алкид, но Амфитрион-Иолай так и не выясняет правды), в «Одиссее, сыне Лаэрта» можно с бо́льшей уверенностью предположить, что остался именно Ификл.

Категории:

• Романы Генри Лайона Олди
• Книги по алфавиту
• Романы 2000 года
• Литературные произведения по сюжетам греческой мифологии
• Геракл

Wikimedia Foundation . 2010 .

• Стары Ольса
• Герб Дальневосточной республики

Смотреть что такое "Одиссей, сын Лаэрта" в других словарях:

Одиссей сын Лаэрта - «Одиссей, сын Лаэрта» роман дилогия, написанный в 2000 ом году Генри Лайоном Олди. Роман представляет собой переосмысление «Илиады» и «Одиссеи». Сюжетно связан с романом «Герой должен быть один», хотя не является его прямым продолжением. Роман… … Википедия

Сын Лаэрта Одиссей - … Википедия

ОДИССЕЙ 07 У ЦАРЯ АЛКИНОЯ - Когда Навсикая вернулась во дворец, ей вышли навстречу ее братья, они выпрягли мулов из повозки в внесли во дворец корзину с одеждой. Навсикая же прошла в свои покои; там приготовила ей богатый ужин ее няня рабыня Эвримедуза. Одиссей, переждав… … Энциклопедия мифологии

Одиссей (значения) - Одиссей мифологический царь Итаки, главный герой поэмы Гомера «Одиссея», один из главных героев поэмы Гомера «Илиада». Топонимы Одиссей величайший кратер Тетиса, одного из самых больших спутников планеты Сатурн. Реальные личности Одиссей… … Википедия

Одиссей - Эта страница посвящена древнегреческому мифологическому царю Одиссею. Для просмотра других значений этого имени, обратитесь к статье Одиссей (значения). Одиссей (Όδυσσεύς) Г … Википедия

Одиссей (мифология) - Эта страница посвящена древнегреческому мифологическому царю Одиссею. Для просмотра других значений этого имени, обратитесь к статье Одиссей (значения). Одиссей (Όδυσσεύς) Голова мраморной статуи Одиссея, II век до н. э. Мифология:… … Википедия

Одиссей - (Odysseus, Οδυσσεύς). Царь острова Итаки, греческий герой, участвовавший в Троянской войне и прославившийся своей хитростью и красноречием. Он был сын Лаэрта, муж Пенелопы и отец Телемаха; принял участие в Троянской войне лишь после долгих просьб … Энциклопедия мифологии

Рано утром, вооружившись блестящими доспехами, щитами и копьями, Одиссей, Телемах, Эвмей и Филотий пошли к Лаэрту. Пенелопе же повелел Одиссей никуда не выходить из дворца, так как он знал, что весть о гибели женихов быстро разнесется по городу. Окутанные густым облаком, Одиссей и его спутники быстро миновали город и вышли в поле. Вскоре пришли они к дому Лаэрта, в котором жил он со своими рабами и старой служанкой. Одиссей послал своих спутников в дом и велел им приготовить трапезу, а сам пошел в сад разыскивать Лаэрта. Одиссей застал своего престарелого отца за работой. Он окапывал молодое дерево. Вся одежда Лаэрта была в заплатах, на ногах его были сандалии, голова была прикрыта шапкой из потертой козьей шкуры, а на руках надеты рукавицы. Увидав отца, заплакал Одиссей. Жалко стало ему старика, когда увидел он его одетого, словно нищий. Колебался Одиссей, как поступить ему, - сразу ли открыться отцу или же прежде скрыть, кто он, и посмотреть, узнает ли его отец.

Наконец, решил Одиссей поступить так: он подошел к отцу и, притворившись, что не знает его, стал говорить с ним, как с простым работником, и расспрашивать его, кому принадлежит сад и как зовут хозяина. Одиссей рассказал о себе вымышленную историю, выдавай себя за чужеземца, и прибавил:

Некогда принимал я гостем в доме своем Одиссея, богатыми дарами одарил я его. Теперь я пришел воспользоваться его гостеприимством. Скажи мне, действительно ли я прибыл на остров Итаку?

Крупная слеза скатилась из глаз старца Лаэрта, и он ответил:

Чужеземец! Ты действительно на Итаке, но не встретишь ты здесь Одиссея. Завладели домом его злые люди. Одиссей наверно погиб. Я же его отец. Но скажи мне, кто ты!? Откуда прибыл?

Одиссей опять назвал себя вымышленным именем и опять заговорил об Одиссее, сказав, что уже пять лет прошло с того дня, как принимал он у себя Одиссея. Услыхав это, опечалился Лаэрт. Взял он обеими руками земли посыпал ею свою голову и громко застонал от невыносимого горя. Не мог больше смотреть Одиссей на горе отца. Он бросился к нему, заключил его в свои объятия и воскликнул:

Отец! Я твой Одиссей! По воле богов вернулся я на Итаку! Не плачь больше! Я отомстил уже женихам, разорявшим мой дом!

Не сразу поверил Лаэрт, он потребовал доказательства, что действительно пред ним стоит сын его. Тогда Одиссей показал ему рубец от раны на ноге и перечислил все плодовые деревья, которые Лаэрт подарил ему еще в детстве. Заплакал от радости старик, обнял Одиссея и воскликнул:

О, великий отец Зевс! Есть еще на светлом Олимпе боги, если искупили злодеи смертью свою вину! Но я боюсь, что сюда придут все жители Итаки отомстить за смерть родных.

Но Одиссей успокоил отца и повел его в дом, где готова была уже трапеза. Там омылся Лаэрт и оделся в чистые новые одежды, а богиня Афина сделала его бодрее и моложе. Весело сели все за трапезу. В это время вернулся старый раб Долий со своими сыновьями. Войдя в дом, в изумлении остановился он, увидав за трапезой гостя, и вдруг узнал в нем Одиссея. Бросился он к нему и стал целовать Одиссею руки и ноги, призывая на него с радостью благословение богов. Весела была трапеза в доме старца Лаэрта.

Одиссей - наиболее популярный персонаж древнегреческой мифологии. Он - храбрый, хитрый и мудрый царь Итаки, прославившейся подвигами во время Троянской войны и своим путешествием на Родину, затянувшимся на 10 лет.

Наиболее полное повествование о его жизни можно найти в гомеровских поэмах «Илиада» и «Одиссея». В первой он входит в число основных действующих лиц, а во второй является главным героем.

В латинском варианте имя Одиссея звучало как Улисс. Его покровительницей была мудрая богиня-воительница Афина.

Потомок богов

Матерью будущего героя была Антиклея - дочь самого ловкого разбойника Автолика и внучка Хионы и вестника богов Гермеса.

Официальным отцом Одиссея считался участник похода аргонавтов Лаэрт - сын Аркисия (Акрисия) и внук верховного бога Зевса.

Однако существовала и версия о том, что настоящий отец Одиссея - Сизиф (Сисиф), соблазнивший Антиклею еще до ее замужества.

Родиной Одиссея был небольшой остров Ионического моря - Итака, где он в положенное время и принял бразды правления от состарившегося и одряхлевшего Лаэрта. По утверждению древнегреческого писателя Истра Александрийского, Антриклея произвела сына на свет в Алалкомении в Беотии.

Одиссей и Пенелопа

Изначально Одиссей, как и многие его современники, хотел взять в жены Елену Прекрасную. Он находился в числе ее многочисленных женихов. Но, как говорится, не срослось. И в греческой мифологии супруга Одиссея - Пенелопа, кузина Елены Прекрасной, дочь спартанца Икария и нимфы Перибеи.

Не сразу решился Икарий отдать руку дочери царю небольшого и не очень богатого царства. По одной версии на этот шаг его уговорит брат Тиндарей, которому Одиссей оказал услугу. По другой же версии сватовство Одиссея было принято после его победы в соревнованиях по бегу.

Но как бы то ни было, на родину Одиссей вернулся с молодой женой. Вскоре родился сын Одиссея - Телемах.

Троянская война

Однако не долго наслаждался счастливой семейной жизнью Одиссей. Мифология рассказывает, что после того как Елена Прекрасная сбежала из Спарты с троянским царевичем Парисом, он должен был отправляться вместе со спартанцами в Трою для восстановления справедливости.

Не желая оставлять молодую жену и сына, Одиссей пытался притвориться безумным. Но Паламед - один из тех, кто приехал звать Одиссея к стенам Трои - сумел разоблачить его притворство, и ему волей-неволей пришлось покинуть Итаку.

Снарядив 12 кораблей, Одиссей, история которого рассказывается в этой статье, отправляется в Трою. По дороге он помог грекам найти Ахилла (Ахиллеса), укрытого матерью Фетидой, которая пыталась уберечь сына от гибели, на о. Скирос.

Он же вызвался задобрить разгневанную Артемиду, доставив в Авлиду самую красивую из дочерей Агамемнона - Ифигению (девушку должны были принести в жертву богине).

Согласно древнегреческому эпосу, подвиги Одиссея были направлены на предотвращение начала Троянской войны. Вместе с законным мужем сбежавшей Елены Менелаем он пытался уладить дело миром.

Во время войны, которой так и не удалось избежать, Одиссей проявил себя как храбрый воин, отличный и хитрый стратег и тактик. Именно он пленил троянского разведчика Долона; задержал прорицателя Гелена; совершил вылазку против царя Реса, прибывшего на помощь троянцам; выкрал из осажденного города статую Афины Паллады, которая должна была помочь грекам одержать победу; уговорил Филокрета отдать лук Геракла (по другой версии он просто похитил этот лук). Подвиги Одиссея многочисленны. О некоторых из них будет рассказано ниже.

Кроме того, есть версия, что идея создания легендарного Троянского коня также принадлежала Одиссею.

При этом во время осады, воспользовавшись удобным случаем, Одиссей мстит Паламеду, разоблачившему его хитрость с безумием.

После гибели Ахилла, Одиссей получает его доспехи, что приводит к самоубийству Аякса. Впоследствии этот трофей Одиссей передает сыну Ахилла, уговаривая того вступить в войну.

На земле киконов

Все 10 лет, что продолжалась осада Трои, героя не покидало желание поскорей вернуться на родную Итаку к семье. Поэтому сразу же после окончания войны собрался в обратный путь Одиссей.

Мифология доносит до нас, что когда груженые богатой добычей корабли проплывали мимо фракийских берегов, где проживали племена киконов, спутники Одиссея решили отомстить местным жителям за то, что те воевали на стороне троянцев. Первым на пути греков оказался г. Исмар, который они разграбили и разорили. Решив отпраздновать победу, «гости» устроили на берегу веселую пирушку.

При этом утверждается, что Одиссей не только не участвовал в грабежах, но и пытался увести своих товарищей с острова, предвидя начало новой еще более кровавой бойни. Однако заставить друзей и соратников отплыть от недружественных берегов ему так и не удалось. В результате, когда жители соседних с Исмаром селений собрались, чтобы отомстить, греки оказались в меньшинстве.

В ходе развернувшегося сражения, длившегося всего сутки, ряды одиссевых спутников сильно поредели, а остальным с трудом удалось добраться до своих кораблей и отчалить от фракийского берега.

У лотофагов

Подхваченные ветром корабли с уцелевшими воинами, спустя 9 дней оказались у неизвестных берегов. Это были земли лотофагов - страна, где вместо хлеба на полях выращивали лотосы. Отведавший нежных и вкусных растений впадал в забвенье и уже не желал возвращаться домой и хотел навсегда остаться на острове.

Несколько товарищей Одиссея успели попробовать этого лакомства, и их пришлось вести на корабли силой.

Одиссей и циклоп Полифем

Проплывая вдоль берегов сицилийского моря, спутники Одиссея увидели богатые плодородные земли, на которых во множестве паслись козы и овцы. Это была вотчина одноглазых чудовищ - циклопов.

Решив поближе познакомиться с местными жителями и богатствами, Одиссей с 12 товарищами высадились на берег, взяв с собой немного еды и вина, захваченного из Фракии. В поисках хозяев местности они добрались до огромной пещеры, где и решили подождать.

Пещера, как оказалось, принадлежала Полифему - сыну Посейдона и самому мощному из циклопов. Когда он вернулся под вечер домой, Одиссей и его спутники похолодели от страха - настолько Полифем был страшен и огромен.

Одиссей и циклоп не смогли найти общего языка. Царь Итаки попытался заговорить с Полифемом, однако тот, не слушая, схватил двоих людей, разорвал их на куски и съел.

Выбраться из пещеры Одиссей и его друзья не могли - вход был завален огромным валуном, сдвинуть который было не под силу и сотне воинов.

Утром Полифем закусил еще парой одиссеевых товарищей, пообещав при этом оставить самого Одиссея, который назвался «Никто», напоследок. В благодарность за оказанную честь Одиссей предложил циклопу отведать фракийского вина. Напиток пришелся по вкусу, и Полифем осушил весь бурдюк, предложенный ему пленником.

Разомлев, хозяин-великан уснул. Воспользовавшись этим, Одиссей поджог огромный оливковый кол и ткнул горящей головешкой прямо в единственный глаз спящего циклопа. Взревев от боли и бешенства, Полифем вскочил и начал метаться по пещере с целью поймать обидчиков и отомстить им. Однако, как ни пытался он обнаружить Одиссея и его товарищей, ему это не удавалось.

Тогда великан уселся у выхода из пещеры и стал терпеливо ждать, но тут истинный потомок Гермеса в очередной раз проявил хитрость: он крепко привязал себя и товарищей под брюхом у овец и баранов, которых циклоп ежедневно выпускал пастись на луга, и вместе с животными беспрепятственно покинул жилище своего негостеприимного хозяина.

Но после того как Одиссей и его спутники оказались на корабле и почувствовали себя в безопасности, герой утратил свою осторожность и назвал себя. Услышав имя своего обидчика, Полифем обратился с просьбой наказать Одиссея к своему отцу - могучему и грозному Посейдону. И тот внял мольбам сына, из-за чего путешествие Одиссея на родину сильно затянулось.

Одиссей на Эолии

Следующим островом, к которому пристал единственный уцелевший корабль Одиссея, стал остров бога ветров Эола. Здесь хозяин и гость крепко сдружились, и Эол подарил Одиссею кожаный мешок с ветрами, которые должны были помочь путникам скорее вернуться домой.

И вот она, долгожданная Итака. Издали увидев родные берега, спутники Одиссея решили открыть мешок Эола, предположив, что в нем сокрыты богатые сокровища. В тот же миг корабль был подхвачен освободившимися ветрами и вновь оказались у Эолии.

Помогать Одиссею и его товарищам Эол отказался. И они вновь вынуждены были отправиться в дальнее плавание, предоставив себя воле волн и ветра.

Одиссей и Кирка

После долгих странствований Одиссей (мифология это подтверждает) пристает к берегам о. Эя, на котором правит дочь Солнца - волшебница Кирка (Цирцея). Хозяйка острова превращает спутников героя в свиней. Его самого от этой участи спасает чудодейственный корень, который дал ему Гермес.

Одиссей заставляет волшебницу вернуть его товарищам человеческий облик, и все вместе они проводят на острове целый год.

Когда Одиссей с товарищами уже собирался в дорогу, Кирка сказала, что боги велят ему отправляться на край света, ко входу в мрачное царство Аида. Там он должен вызвать душу слепого прорицателя из Фив Тиресия и узнать у него о том, что делать дальше.

В царстве Аида

Добравшись до входа в преисподнюю, Одиссей выкопал мечом яму и занялся приманиванием душ умерших. Сначала он лил в яму мед с молоком, затем вино и воду, смешанную с мукой. В завершение он принес в жертву несколько черных овец.

Почувствовав кровь, души слетелись к Одиссею со всех сторон, однако, встав на страже, он никого не подпускал к яме, помня наставления Кирки о том, что первым напиться жертвенной крови должен Тиресий.

Отведав даров Одиссея и вновь обретя дар слова, Тиресий предрек царю Итаки долгие и нелегкие странствия, в конце которых тот, однако, должен вернуться на Родину.

После общения с прорицателем Одиссей (мифология Древней Греции тому подтверждение) сумел пообщаться с собственной матерью, Агамемноном, Гераклом, Ахиллом, Патроклом. Но когда душ стало слишком много, герой покинул свой пост и вернулся на корабль.

Одиссей и сирены

Очередным испытанием Одиссея и его товарищей становится встреча с полуптицами, полуженщинами - сиренами. Эти страшные с виду существа обладали такими красивыми голосами, что любой услышавший их забывал обо всем, откладывал в сторону весла и предоставлял корабль воле волн. В результате, попадая в воронку, корабли разбивались о прибрежные рифы.

Заранее зная о том, что их ждет, Одиссей залепил своим спутникам уши воском, а самого себя приказал крепко привязать к мачте. Принятые меры позволили кораблю беспрепятственно миновать опасное место.

Сцилла и Харибда

После сирен Одиссея на пути подстерегали страшные чудовища - Сцилла и Харибда. Первая ловила и пожирала мореплавателей, а вторая несколько раз в день образовывала водоворот, в который вовлекала корабли. Путешественникам же предстояло проплыть по узкому проливу между этими двумя существами.

Когда корабль героя подплыл к скалам, где обитали чудовища, Харибда как раз впитывала в себя воду из пролива, затягивая вместе с водой все, что в ней находилось. Чтобы не попасть в желудок Харибды, Одиссей отвел судно подальше, приблизившись тем самым к пещере Сциллы, откуда мгновенно высунулись сразу несколько пастей и схватили шестерых путников. Остальным тем временем удалось прорваться сквозь пролив и спастись.

Священные коровы Гелиоса и гнев Зевса

Избежав очередной опасности, Одиссей с товарищами причаливает на о. Тринакия, на лугах которого пасутся священные коровы, принадлежащие богу Солнца Гелиосу.

Вспомнив наставления Тиресия, Одиссей предупреждает спутников о том, чтобы они не смели трогать этих коров. Однако, истощенные и голодные, те не внимают словам сына Лаэрта. Дождавшись, когда Одиссей уснет, его товарищи убили нескольких коров и съели их мясо.

Подобное богохульство разозлило Зевса, и как только корабль Одиссея отчалил от берега, бог-громовержец разнес его в щепки, пустив в него молнию. В результате все спутники царя Итаки погибли. Сам же он чудом уцелел, ухватившись за мачту.

Одиссей и Калипсо

Несколько дней Одиссея носило по волнам, пока не прибило к о. Огигия, на котором жила нимфа Калипсо. Найдя совершенно обессилившего мужчину, нимфа выходила его, вернув к жизни.

Здесь Одиссею пришлось пробыть целых 7 лет - Калипсо не хотела отпускать от себя героя. Нимфа даже предлагала ему бессмертие при условии, что он навсегда останется на ее острове. Но Одиссей рвался домой, и ничто не могло заставить его забыть любимую Пенелопу и Телемаха.

Неизвестно, сколько бы продолжался этот райский плен, если бы однажды на острове не появился Гермес, передавшей Калипсо волю Зевса - громовержец повелевал отпустить Одиссея. Не в силах противиться верховному богу, нимфа дала свободу спасенному ее герою.

Узнав о воле богов, Одиссей сразу же стал готовиться к отплытию - за несколько дней он сумел соорудить прочный плот и отправился в путь.

Возвращение на Итаку

Но не закончены еще приключения Одиссея. По дороге его вновь настигает гнев Посейдона, все еще пытающегося отомстить за своего сына-циклопа. В результате насланной Посейдоном бури, Одиссей теряет плот и вплавь добирается до острова Схерия, где обитают феаки.

Попав во дворец местного правителя Алкиноя, герой рассказывает ему о себе и своих странствиях. В ответ феаки снаряжают для него корабль, нагружают его богатыми дарами и отправляют на Итаку.

И вот, наконец, остров Одиссея, долгожданная родина Итака. Ученые, обратившие внимание на описание светил, расположенных в это время на небосклоне (согласно Гомеру), вычислили, что это историческое возвращение состоялось 16 апреля 1178 г. до н. э.

Однако испытания еще не окончены. По прибытии на остров Одиссея ждет много испытаний. Он узнает о многочисленных женихах, осаждающих его жену и оккупировавших его собственный дворец.

При помощи богов законный царь Итаки проникает во дворец неузнанным, побеждает в состязании, устроенном Пенелопой, а затем вместе с сыном убивает всех незваных гостей-женихов. В награду за многолетние страдания боги возвращают красоту и силу обоим супругам. Одиссей и Пенелопа вновь воссоединяются.

Дальнейшая судьба

По поводу дальнейшей судьбы Одиссея существует несколько версий. По одной он долго и счастливо правил в своем царстве, а затем мирно умер в Эпире, где его почитали как героя-прорицателя.

По другой же, спустя некоторое время сын Одиссея Телегон, которого родила волшебница Кирка, убил собственного отца. По этой версии подросший мальчик, наслушавшись рассказов матери об отце, направился на его поиски. Но, прибыв на Итаку, вынужден был вступить в битву с отцом, не узнав его. В результате боя Телегон смертельно ранил Одиссея щетиной морского ежа. Вскоре после этого Одиссей скончался. После его смерти Телегон забрал тело отца, чтобы похоронить на острове, где правила Кирка.

Рассказ о самом Одиссее и его приключениях нашел отражение в культуре и искусстве многих народов. Чаще всего его изображали крупным и крепким мужчиной с бородой и в овальной шапочке, которую носили греческие моряки.

Со временем имя героя стало нарицательным, а словом «одиссея» стали называть долгое странствие по аналогии с многолетним путешествием легендарного царя Итаки.

Человек Номоса

…Муж, преисполненный козней

различных и мудрых советов.

(Илиада. III, 202).

Когда я вернусь - ты не смейся! -

когда я вернусь…

Не сравнивайте жизнь со смертью, песнь с плачем, вдох с выдохом и человека с божеством - иначе быть вам тогда подобным Эдипу Фиванскому, слепому в своей зрячести, отцеубийце и любовнику родной матери, добровольно ушедшему в царство мертвых близ рощи Эвменид, преследующих грешников, ибо непосилен оказался Эдипу груз бытия.

Не сравнивайте жизнь с жизнью, песнь с песней, вдох со вдохом и человека с человеком - иначе быть вам тогда подобным Тиресию-прорицателю, зрячему в своей слепоте, провидцу света будущего, обреченному на блуждание во мраке настоящего, чья смерть пришла в изгнании и бегстве, близ Тильфусского источника, ибо пережил Тиресий время свое.

Не сравнивайте жизнь с плачем, песнь с божеством, смерть с выдохом и вдох с человеком - иначе быть вам тогда подобным солнечному титану Гелиосу-всевидцу, кому ведомо все под меднокованным куполом небес, но чей путь от восхода к закату, день за днем и год за годом, неизбежней и неизменней грустного жребия хитреца-богообманщика Сизифа: от подножия к вершине, а после от вершины к подножию, и так во веки веков.

Не сравнивайте плач со вдохом, жизнь с песней, выдох с человеком и божество со смертью - иначе быть вам тогда подобным дикому циклопу Полифему-одноглазу, пожирателю плоти, но кол уже заострен, дымится древесина, обжигаясь на огне, и стоит на пороге вечная слепота, когда поздно будет ощупывать руками многочисленных баранов своих.

Не сравнивайте ничего с ничем - и быть вам тогда подобным самому себе, ибо вас тоже ни с чем не сравнят.

А иначе были вы - все равно что не были…

Западный склон горы Этос; дворцовая терраса

(Кифадерический ном)

Факел, ночь, последнее объятье,

За порогом дикий вопль судьбы…

А. Ахматова

Я вернусь.

Слышите?..

Они не верят. Никто. Деревья за перилами - каждым листом, каждой каплей ночной росы на этом листе. Птицы на ветвях - каждым озябшим перышком. Небо над птицами - наимельчайшей искоркой во тьме. Не верят. Небо, звезды, птицы, деревья. Море бьется о скалы - не верит. Скалы безмолвно смеются над морем - не верят. Я не осуждаю их. Есть ли у меня право на осуждение, если я и сам-то не верю?

Я вернусь.

Я, Одиссей, сын Лаэрта-Садовника и Антиклеи, лучшей из матерей. Одиссей, внук Автолика Гермесида, по сей день щедро осыпанного хвалой и хулой, - и Аркесия-островитянина, забытого едва ли не сразу после его смерти. Одиссей, владыка Итаки, груды соленого камня на самых задворках Ионического моря. Муж заплаканной женщины, что спит сейчас в тишине за спиной; отец младенца, ворочающегося в колыбели. Герой Одиссей. Хитрец Одиссей. Я! я…

Вон их сколько, этих "я". И все хотят вернуться. Еще никуда не уехав, они уже хотят вернуться. Так может ли случиться иначе?!

Не может.

…Над западными утесами болтается неприкаянная звезда. Все остальные звезды оставили ее, бросили на произвол судьбы во тьме полуночи, и зеленый глаз отчаянно подмигивает мне: эй! тля-однодневка! видишь ли?! Вижу.